— Мне известно, что вы затеяли, — скосился на нее Стейнбек. — Прошлой ночью забрались ко мне в спальню, сфотографировали меня с подружкой, а теперь собираетесь шантажировать!
— Ничего такого я не делала, — вскинулась моя приятельница, не замечая, что ей на мозги сыпется пудра. — Выдумки!
— Не отпирайтесь! — продолжал Стейнбек. — Знаю я вашего брата. Щелк-щелк — гони монету. Постыдились бы!
Приятельница за омлетом оправдывалась и ершилась. Я молчал. Я не признался Стейнбеку, что я сам новоявленное светило и со школьных дней люблю его книги. Не фотографировал, не получил автографа. Я довольствовался тем, что сидел, наблюдал его беззлобное пьяное шутовство и ощущал близость гения, такую тесную, что мог бы протянуть руку и коснуться его, но не коснулся.
После завтрака он, не извинившись, немного нетрезвой походкой отправился работать над фильмом «Жемчужина», замечательной, но ужасно грустной картиной — но этой причине она не окупилась. Больше я его не видел. Много лет спустя я отправил ему письмо, где напоминал о нашей встрече, но, пока оно было в пути, он умер.
Как бы то ни было: Мексика, смерть на каждом шагу; моя первая в жизни поездка; постоянный эскорт из нескольких пар, которые при переезде из конца в конец страны всплывали по совпадению то в одной, то в другой маленькой дорожной гостинице; парочка лесбиянок — их саморазрушение мне приходилось наблюдать сначала в Куэрнаваке, потом в Монтерее; злосчастная неосторожность — я согласился, чтобы мне показали мумии из Гуанахуато. После этого я так и не оправился. Пять коротких рассказов и одна новелла о мумиях плюс люди, погибшие в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать, наводили на меня ужас и три десятка лет спустя.
Кроме встречи со Стейнбеком была у меня еще одна короткая захватывающая встреча. В ночь на День мертвецов я нанял долбленое каноэ до острова Ханитсио. Было туманно, и мы с Грантом кутались в шерстяные одеяла. Добравшись в каноэ до острова вместе с одной французской дамой и ее дочерью, мы провели ночь на кладбище, где при свете свечей сидели на могилах две или три сотни матерей и плели цветочные гирлянды, меж тем как их живые дети играли поблизости, мужья же пили, пели песни и играли на гитарах у кладбищенских стен. Все было очень красиво и трогательно.
За эту долгую ночь у меня завязалась дружба с упомянутой француженкой и ее дочерью. Она была замечательная собеседница, знала все о церемонии, которую мы наблюдали, рассказывала нам о Париже и Франции. На рассвете мы вернулись в Пацкуаро и проспали до полудня.
В полдень я один отправился пешком в город, чтобы купить безделушек. На одном из перекрестков рядом со мной внезапно затормозил большой лимузин. Из окошка выглянула женщина и окликнула меня. Я поспешил пожать протянутую руку.
— Помните меня? — спросила она.
— Как не помнить? — рассмеялся я. — Я ведь всю эту ночь провел с вами на кладбище!
— Ну тогда вот моя карточка. Я — жена французского посла в Мексике. Будете в Париже — звоните!
И лимузин укатил в сторону Мехико.
В тот же год я посетил ее во французском посольстве в Пасадене и с тех пор сорок шесть лет отправлял ей письма на Хеллоуин. Во второй раз мы встретились в сентябре 1953 года, когда мы с женой и детьми, по пути к написанию сценария «Моби Дика», заехали в Париж. Нашей третьей дочери мы дали второе имя Франсьон, в честь жены французского посла в Мексике. Дружбе с этой чудесной женщиной, мадам Мана Гарро-Домбаль, посвящена повесть «Канун Всех Святых». Ныне ей за девяносто, она живет в Довиле, и не далее чем через неделю мы собираемся нанести ей визит. Ее внучка Ариэль Домбаль — одна из крупнейших звезд французского театра и кинематографа.
Более чем достойная компенсация за поход по знойной пыльной дороге в Пацкуаро в начале ноября 1945 года, не правда ли?
Но довольно о Мексике. Вокруг сплошные смерти, браки, кипенье страстей, путешественник и знаток человеческих отношений я никакой, плюс еще длинные ночи — я решил, что никогда ничего не напишу об этой жуткой стране, похожей на ходячего мертвеца, и о своей тоске по дому.
В Гвадалахаре я получил письмо из дома: редактор издательства «Саймон энд Шустер» восхищался моим рассказом «Мальчик-невидимка», который только что появился в журнале «Мадемуазель», а также «Чудотворцем», вышедшим в «Чарм». Редактор спрашивал, имеется ли у меня замысел романа.
Замысла у меня не было, но я ответил этому джентльмену (его звали Дон Конгдон). Следующим летом я встретился с ним в Нью-Йорке, и вот уже 54 года он сотрудничает со мной как литературный агент. Он вошел в мою жизнь в сентябре 1947 года, в том же месяце, когда я женился на Мэгги. Получив в жены Маргерит и в литературные представители — Дона, я почувствовал себя надежно защищенным и способным к выживанию.
Однако, как уже было сказано, довольно о Мексике. Через два месяца я оттуда сбежал, бросив пишущую машинку и кое-что из одежды. Я сел на грейхаундовский автобус, шедший в Лос-Анджелес, покинув Гранта Бича. Он так меня и не простил.
Я же был так рад оказаться дома, что простил себя в тот же миг.
В апреле 1946 года я отправился в книжный магазин «Фаулер бразерс» в центре Лос-Анджелеса: мне нужен был первый выпуск антологии «Рю Морг», где был напечатан мой рассказ «Наблюдатели» — первый, напечатанный в книге.
Я обратился к юной леди, которая заинтересовалась и помогла мне разыскать книгу. Я узнал, что ее зовут Маргерит Макклюр, она не первый день работает у «Фаулера» и согласилась мне помочь не только из интереса, но и еще по одной причине: она заподозрила во мне воришку, который несколько месяцев таскал из магазина книги. Я выглядел подозрительно, потому что в теплую погоду носил плащ, а кроме того, таскал за собой по магазину портфель и клал его на книги. Выяснилось, разумеется, что я не вор, однако чем дольше я беседовал с Маргерит Макклюр, тем больше она меня интересовала как молодая барышня.
Через неделю я наконец набрался храбрости пригласить ее на кофе, потом на ланч, на обед — и через два месяца у нас состоялась помолвка.
В сентябре 1947 года мы поженились, и Маргерит, чтобы выйти за меня, принесла обет бедности. Она происходила из довольно обеспеченной семьи, получала еженедельное содержание, от которого отказалась, и к дню свадьбы, 27 сентября 1947 года, у нас на счету в банке лежало восемь долларов. Пять долларов я вложил в конверт и дал в церкви священнику, и он спросил: «Что это?» Я сказал: «Это ваш гонорар за свадебный обряд». — «Вы ведь писатель?» — «Да». — «В таком случае вам это понадобится самому». Он протянул конверт мне обратно, я взял. Через несколько лет, получая приличный доход, я послал ему чек на кругленькую сумму.
Маргерит Макклюр, или Мэгги, как мы стали ее именовать, поселилась в Венисе, в квартирке за тридцать долларов в месяц, без телефона. Напротив находилась бензозаправочная станция с наружной телефонной будкой, окно моей квартирки никогда не закрывалось, и, заслышав телефон, я кидался через дорогу и отвечал, словно по собственной телефонной линии. Звонили обычно продюсеры из Эн-би-си, Си-би-эс, иногда кто-нибудь с киностудии. Мы были так бедны, что в первый год телефон нам был не по карману.
Это были славные годы: с деньгами у нас было плохо, но с любовью — очень хорошо.
Мэгги пошла работать в бюро проката «Эбби» и приносила по сорок два доллара в неделю; я, когда посчастливится, тоже зарабатывал сорок долларов за свои рассказы.
Именно в эти годы, с 1947-го по 1949-й, я написал большую часть рассказов, вошедших в «Марсианские хроники».
Уму непостижимо, но всю жизнь Донн Олбрайт за мной что-нибудь подбирает. Так уж получалось. Часто он зарывался в бумаги, сложенные у меня в подвале или в гараже, выныривал на поверхность с рукописью в кулаке и с криком «Эврика!» протягивал мне рассказ, который я написал четыре десятка лет назад и давно забыл о его существовании. «Допиши его!» — говорит он в таких случаях, и я покорно слушаюсь.
Нередко я посмеивался над этим внушенным безумием, но тут же умолкал, подумав: как бы я причесывался по утрам без такого зеркала, как Донн Олбрайт?
Эта книга — свидетельство его привязанности ко мне.
Это предисловие — свидетельство моей привязанности к нему.
Лос-Анджелес
Тёмный карнавал
Возвращение
The Homecoming, 1946
Перевод Л.Бриловой
«Возвращение» — рассказ завлекательный, потому что я писал его для «Таинственных историй» — в те дни я был у них одним из «главных» авторов. Я дорос до 20 долларов за рассказ, мне светило богатство, раньше мне платили по полцента за слово, теперь — по пенни. Я написал этот рассказ, отослал его издателям, и они его ВЕРНУЛИ: сказали, такой нам не нужен, он не похож на традиционные рассказы о привидениях. (Я послал) рассказ в «Мадемуазель» — они ответили телеграммой: такой рассказ не подходит нашему журналу, а потому мы изменим под него журнал. Они сделали выпуск, посвященный Хеллоуину, пригласили и других писателей; Кей Бойл написала статью, Чарлз Аддамс согласился сделать иллюстрацию на целый разворот. Это помогло мне войти в литературное сообщество Нью-Йорка: мой рассказ нашел в самотеке «Мадемуазели» Трумен Капоте. Курьер как-никак.
